....магическая волна огромной силы ударилась в грудь, Меадоуз, отпущенная так крепко державшей ее рукой, почувствовала сильную, сдавленную неприятную боль, наподобие той, что бывает, когда зубной врач сверлит живой зуб. Удара о пол она не почувствовала, руки все так же были прижаты к телу, и - она даже не пыталась, - не было возможности достать волшебную палочку - Малфой наложил обездвиживающее....
Девушка молчала. Ей больше ничего не оставалось. Она чувствовала, как каждый мускул ее тела становится костью, камнем, теяет любые остатки жизни. Кровь все еще текла по своим каналам, и теперь она, ставшая единственным живым существом в теле, чувствовалась как никогда. Сердце работало в сто раз сильнее, пытаясь вырваться из сцепившего его комка застывших мышц - борьбой с ними занимались и легкие - Доркас дышала часто-часто, но этого дыхания не было ни видно, не слышно - воздух поступал небольшими дозами - от этого кружилась голова, и малфой казался каким-то магическим и туманным. Но все же, четким и ясным злом, превзошедшим все ее ожидания. Нет, Доркас не ожидала того, что сечас произошло, но в одну секунду ей все стало ясно - Люциус играл в героя, и будет играть в него всю оставшуюся жизнь. Он никогда не станет действительно могущественным, а потому в своей ничтожности опустится до подлости и хищных уловок - лишь бы никто и никогда, в том числе и он сам, не узнал, что представляет из себя Люциус Малфой.
Меадоуз видела, как ее медальон и волшебная палочка исчезли в складках черной мантии.
Она знала, что это не конец. Малфою нужны трофеи - но это не самоцель.
- Какой же ты самовлебленный дурак.. ты жделаешь то, что позволит себе видеть в зеркале героя.. ты обездвиживаешь девушку и отрываешь ее руки - волшебную палочку. Одумайся, мальчишка, одумайся.
Сейчас Доркас была как никогда взрослой - эта черта всегда преследовала ее в серьезных ситуациях, чем она, наверное, и сыскала такую славу у типов, вроде Люциуса. А он стоял и молчал. Девушка ждала развязки, кульминации сегодняшнего замечтельного дня, в этом замечательном мире, где существа, выпивающие вашу душу являются меньшим зло, чем те, бок о бок с кем вы живете.
- Петрификус Тоталус!..
Вспышка света заставила девушку быстро закрыть глаза. Кровь все еще чувствительно бежала по венам, но в несколько секунд все изменилось. Ткань не выдержала жара маического огня и пропустила его, кожа рук соприкоснулась с самым загадочным помошником и врагом человека, и захотелось кричать. После хотелось благодарить судьбу за обездвиживающее, которое не дало Малфою этого крика.
И пусть это были несколько секунд, за время котрых не было даже страха, котому что ты успел приготовиться к нападению мораньно и ничего другого не ожидал, и потому,что для страха времени не осталось, но Доркас эти несколько секунд показались очень долгими, а огонь поцеловал ее в щеку и решил давнюю проблему отстригания ненужных волос.
- Инсинератиус.
Кожа, которой Меадоуз сейчас не видела, заболела в сотню раз сильнее, а капли воды на лице, казавшиеся ледяными, контрастировали с тем, каким кипятком казалась вода на руках.
Все закончилось, девушка это чувствовала. Она широко открыла глаза и смотрела прямо перед собой. Из-за сильного жара в тех местах, что соприкоснулись с огнем, ее бил озноб, незаметно был - она не могла дрожать.
Секунды побежали, и вот Малфой подходит к ней.
Доркас отвела глаза от потолка и посмотрела на Люциуса. Она была очень серьезна и спокойна. Только что на ее глазах осуществилось грандиозное событие, и она это понимала. Раз в своей жизни люди определяю свою судьбу, и сейчас Малфой определил свою. Раньше он был смешон, не рыба не мясо, просто злой ребенок. Теперь он перерос в разряд смешных зрослых, которых можно только презирать за то, что они не нашли самих себя, и стали мраморной вазой для тех, кому нравится смотреть на вазы. Лицо девушки ничего не выражало, а глаза говорили о том холодном, слегка презрительном, но очень ровном и спокойном безразличии, которое переполнило ее сейчас, когда один человек прямо перед ней стал чем-то искусственным.
И в коридоре воцарилась тишина.
Девушка постаралсь стонать, но это оказалось бесполезным. Заклинание Малфоя было настолько сильным, что даже мышцы гортани не поддавались.
И было холодно. И было больно. А кожа чувствовала воду и понемногу перенимала спокойствие хозяйки, которая ждала развязки своего сегодняшнего похода к Дамблдору и старалась ни о чем не думать. Сейчас становилось больно морально, больно за себя, и мысли сейчас были вовсе ни к чему.
